Неточные совпадения
И Вронскому и Анне московская жизнь в
жару и пыли, когда
солнце светило уже не по-весеннему, а по-летнему, и все деревья на бульварах уже давно были в листьях, и листья уже были покрыты пылью, была невыносима; но они, не переезжая в Воздвиженское, как это давно было решено, продолжали жить в опостылевшей им обоим Москве, потому что в последнее время согласия не было между ними.
На улице опять
жара стояла невыносимая; хоть бы капля дождя во все эти дни. Опять пыль, кирпич и известка, опять вонь из лавочек и распивочных, опять поминутно пьяные, чухонцы-разносчики и полуразвалившиеся извозчики.
Солнце ярко блеснуло ему в глаза, так что больно стало глядеть, и голова его совсем закружилась, — обыкновенное ощущение лихорадочного, выходящего вдруг на улицу в яркий солнечный день.
Между тем
жара начала понемногу спадать; в природе стало все поживее;
солнце уже подвинулось к лесу.
Солнце уж высоко;
жар палит: в деревне вы не пойдете в этот час ни рожь посмотреть, ни на гумно.
Потом станция, чай, легкая утренняя дрожь, теньеровские картины; там опять живая и разнообразная декорация лесов, пашен, дальних сел и деревень, пекущее
солнце, оводы, недолгий
жар и снова станция, обед, приветливые лица да двугривенные; после еще сон, наконец, знакомый шлагбаум, знакомая улица, знакомый дом, а там она, или он, или оно…
Для северного глаза все было поразительно: обожженные утесы и безмолвие пустыни, грозная безжизненность от избытка
солнца и недостатка влаги и эти пальмы, вросшие в песок и безнаказанно подставляющие вечную зелень под 40°
жара.
Жара была невыносимая; лошади по песку скоро ехать не могли, и всадники не знали, куда деться от
солнца: они раскраснелись ужасно и успели загореть.
Жар несносный; движения никакого, ни в воздухе, ни на море. Море — как зеркало, как ртуть: ни малейшей ряби. Вид пролива и обоих берегов поразителен под лучами утреннего
солнца. Какие мягкие, нежащие глаз цвета небес и воды! Как ослепительно ярко блещет
солнце и разнообразно играет лучами в воде! В ином месте пучина кипит золотом, там как будто горит масса раскаленных угольев: нельзя смотреть; а подальше, кругом до горизонта, распростерлась лазурная гладь. Глаз глубоко проникает в прозрачные воды.
Жара в накаленном в продолжение целого дня
солнцем и полном народа большом вагоне третьего класса была такая удушливая, что Нехлюдов не пошел в вагон, а остался на тормазе.
— Ну, теперь начнется десять тысяч китайских церемоний, — проворчал Веревкин, пока Половодов жал руку Привалова и ласково заглядывал ему в глаза: — «Яснейший брат
солнца… прозрачная лазурь неба…» Послушай, Александр, я задыхаюсь от
жары; веди нас скорее куда-нибудь в место не столь отдаленное, но прохладное, и прикажи своему отроку подать чего-нибудь прохладительного…
Признаться сказать, ни в какое время года Колотовка не представляет отрадного зрелища; но особенно грустное чувство возбуждает она, когда июльское сверкающее
солнце своими неумолимыми лучами затопляет и бурые, полуразметанные крыши домов, и этот глубокий овраг, и выжженный, запыленный выгон, по которому безнадежно скитаются худые, длинноногие курицы, и серый осиновый сруб с дырами вместо окон, остаток прежнего барского дома, кругом заросший крапивой, бурьяном и полынью и покрытый гусиным пухом, черный, словно раскаленный пруд, с каймой из полувысохшей грязи и сбитой набок плотиной, возле которой, на мелко истоптанной, пепеловидной земле овцы, едва дыша и чихая от
жара, печально теснятся друг к дружке и с унылым терпеньем наклоняют головы как можно ниже, как будто выжидая, когда ж пройдет наконец этот невыносимый зной.
Вы раздвинете мокрый куст — вас так и обдаст накопившимся теплым запахом ночи; воздух весь напоен свежей горечью полыни, медом гречихи и «кашки»; вдали стеной стоит дубовый лес и блестит и алеет на
солнце; еще свежо, но уже чувствуется близость
жары.
В полдень мы дошли до водораздела.
Солнце стояло на небе и заливало землю своими палящими лучами.
Жара стояла невыносимая. Даже в тени нельзя было найти прохлады. Отдохнув немного на горе, мы стали спускаться к ручью на запад. Расстилавшаяся перед нами картина была довольно однообразна. Куда ни взглянешь, всюду холмы и всюду одна и та же растительность.
3 часа мы шли без отдыха, пока в стороне не послышался шум воды. Вероятно, это была та самая река Чау-сун, о которой говорил китаец-охотник.
Солнце достигло своей кульминационной точки на небе и палило вовсю. Лошади шли, тяжело дыша и понурив головы. В воздухе стояла такая
жара, что далее в тени могучих кедровников нельзя было найти прохлады. Не слышно было ни зверей, ни птиц; только одни насекомые носились в воздухе, и чем сильнее припекало
солнце, тем больше они проявляли жизни.
Весеннее
солнце взошло, и
жар уже наспевал.
Головы отяжелели от
жары,
солнца и неудобного сиденья.
Апрельское
солнце ласково заглядывало в кухню, разбегалось игравшими зайчиками по выбеленным стенам и заставляло гореть, как
жар, медную посуду, разложенную на двух полках над кухонным залавком.
В половине июня начались уже сильные
жары; они составляли новое препятствие к моей охоте: мать боялась действия летних солнечных лучей, увидев же однажды, что шея у меня покраснела и покрылась маленькими пузыриками, как будто от шпанской мушки, что, конечно, произошло от
солнца, она приказала, чтобы всегда в десять часов утра я уже был дома.
Через минуту мы уже были на вышке, в маленькой комнате, которой стены были разрисованы деревьями на манер сада.
Солнце в упор палило сюда своими лучами, но капитан и его товарищ, по-видимому, не замечали нестерпимого
жара и порядком-таки урезали, о чем красноречиво свидетельствовал графин с водкой, опорожненный почти до самого дна.
Июньское горячее
солнце было уже высоко и начинало порядком допекать ходоков, но они не чувствовали
жара в ожидании предстоявшего объяснения с генералом.
Они теснились одна возле другой, громоздились одна на другую, и сквозили, и пузырились. Золото, серебро, цветные изразцы, как блестящая чешуя, покрывали дворец сверху донизу. Когда
солнце его освещало, нельзя было издали догадаться, дворец ли это, или куст цветов исполинских, или то жар-птицы слетелись в густую стаю и распустили на
солнце свои огненные перья?
Дороге, казалось, не будет конца. Лошади больше махали головами по сторонам, чем бежали вперед.
Солнце сильно склонилось, но
жар не унимался. Земля была точно недавно вытопленная печь. Колокольчик то начинал биться под дугой, как бешеный и потерявший всякое терпение, то лишь взвизгивал и шипел. На небе продолжалось молчаливое передвижение облаков, по земле пробегали неуловимые тени.
Крепко стиснув зубы, Матвей оглядывался назад — в чистом и прозрачном небе низко над городом стояло
солнце, отражаясь в стёклах окон десятками огней, и каждый из них дышал
жаром вслед Матвею.
Жар давно свалил, прохлада от воды умножала прохладу от наступающего вечера, длинная туча пыли шла по дороге и приближалась к деревне, слышалось в ней блеянье и мычанье стада, опускалось за крутую гору потухающее
солнце.
Жара страшная, десять верст ходьбы все-таки изрядно; пыль столбом стоит,
солнце печет.
Солнце пекло смертно. Пылища какая-то белая, мелкая, как мука, слепит глаза по пустым немощеным улицам, где на заборах и крышах сидят вороны. Никогошеньки. Окна от
жары завешены. Кое-где в тени возле стен отлеживаются в пыли оборванцы.
Для многих она покажется непонятною; для многих даже невыносимы палящие лучи летнего полдневного
солнца, которое, отражаясь в воде, действует с удвоенною силою; но я всегда любил и люблю
жары нашего кратковременного лета.
В сто сорок
солнц закат пылал,
в июль катилось лето,
была
жара,
жара плыла —
на даче было это.
— Как может быть хорошо женщине в ее положении в эту невыносимую
жару, когда окна на
солнце, — сказала Варвара Алексеевна, ее мать. — И без жалузи или маркиз. У меня всегда маркизы.
Во всей природе видит дикарь человекоподобную жизнь, все явления природы производит от сознательного действия человекообразных существ Как он очеловечивает ветер, холод,
жар (припомним нашу сказку о том, как спорили мужик-ветер, мужик-мороз, мужик-солнце, кто из них сильнее), болезни (рассказы о холере, о двенадцати сестрах-лихорадках, о цынге; последний — между шпицбергенскими промышленниками), точно так же очеловечивает он и силу случая.
Однажды Мартын Петрович сидел в биллиардной, прохладной комнате, в которой никто никогда ни одной мухи не видал и которую сосед наш, враг
жары и
солнца, — оттого очень жаловал.
Лежу у опушки лесной, костер развёл, чай кипячу. Полдень,
жара, воздух, смолами древесными напоенный, маслян и густ — дышать тяжело. Даже птицам жарко — забились в глубь леса и поют там, весело строя жизнь свою. На опушке тихо. Кажется, что скоро растает всё под
солнцем и разноцветно потекут по земле густыми потоками деревья, камни, обомлевшее тело моё.
Жгучий вар
солнца кипятил землю, бледное от
жары небо ломило глаза нестерпимым, сухим блеском. Пэд расстегнул куртку, сел на песок и приступил к делу, т. е. опорожнил бутылку, держа ее дном вверх.
Солнце висело над дальней грядой гор. И летом оно стоит в этих местах невысоко, но светит своими косыми лучами почти целые сутки, восходя и заходя почти в одном месте. Земля, разогреваемая спокойно, но постоянно, не успевает значительно охладиться в короткую ночь, с ее предутренним туманом, и в полдень северное лето пышет
жаром и сверкает своей особенной прелестью, тихой и печальной…
Голодал он, и мерз, и на
солнце жарился, и переходы делал по сорока и пятидесяти верст в
жару и в мороз; случалось и под пулями бывать, да, слава богу, ни одна не задела.
За селом, над лесами, полнеба обнял багровый пожар заката, земля дышала пахучей
жарой; река и село покраснели в лучах
солнца, а кудрявые гривы лесов поднимались к небу, как тёмные тучи благоуханного дыма.
Солнце встало из-за моря — и
жара, а вечером бултых за горы — и сразу ночь.
Дав отдохнуть полчаса, майор Ф. повел нас далее. Чем ближе мы подходили к Попкиою, тем становилось труднее и труднее.
Солнце пекло с какою-то яростью, будто торопилось допечь нас, пока мы еще не пришли на место и не спрятались от
жары в палатки. Некоторые не выдержали этой ярости: едва бредя с опущенною головою, я чуть не споткнулся об упавшего офицера. Он лежал красный, как кумач, и судорожна, тяжело дышал. Его положили в лазаретную фуру.
Впрочем, всю ночь мне снились белые клубы дыма и ружейная трескотня. Когда я проснулся,
солнце стояло уже высоко.
Жара была такая же, как и вчера. Батальон Невского полка, прошедший мимо нас по направлению вчерашних орудийных выстрелов, шел, однако, довольно бодро; люди чувствовали близость боя.
Бежит олень, летит златорогий, серебряным копытом хочет в воду ступить. И станет от того вода студена́, и пойдет
солнце нá зиму, а лето на
жары.
Солнце было близко к своему ночлегу, но
жар и духота давали еще себя чувствовать…
Солнце уже и за полдни перешло, а обоз только половину дороги прошел. Пыль,
жара,
солнце так и печет, а укрыться негде. Голая степь, ни деревца, ни кустика по дороге.
Несмотря на
жару, часть съехавших на берег моряков, соблазненная проводниками, отправилась в горы, Ашанин и несколько других решили совершить эту прогулку в окрестности завтрашним ранним утром до восхода
солнца, а пока сделали визит консулу и заглянули в фунчальские магазины.
Огромная, крытая ковром столовая с длинными столами и с диванами по бортам, помещавшаяся в кормовой рубке, изящный салон, где стояло пианино, библиотека, курительная, светлые, поместительные пассажирские каюты с ослепительно чистым постельным бельем, ванны и души, расторопная и внимательная прислуга, обильные и вкусные завтраки и обеды с хорошим вином и ледяной водой, лонгшезы и столики наверху, над рубкой, прикрытой от палящих лучей
солнца тентом, где пассажиры, спасаясь от
жары в каютах, проводили большую часть времени, — все это делало путешествие на море более или менее приятным, по крайней мере для людей, не страдающих морской болезнью при малейшей качке.
После
жары и духоты внизу — здесь, в этих аллеях, по которым бесшумно катилась коляска, было нежарко.
Солнце близилось к закату, и лучи его не так палили. Чистый воздух напоен был ароматом. Высокое небо цвета голубой лазури глядело сверху, безоблачное, прелестное и нежное.
Хуже этой комнаты трудно было себе представить. Небольшая кровать под мустикеркой, кривой стол и два плетеных стула составляли всю меблировку.
Жара в комнате была невыносимая, и на окне болталась одна жалкая сторка, не представлявшая защиты от палящего
солнца. Француз заметил полнейшее разочарование, выразившееся на лице молодого приезжего, и поспешил сказать...
Вечером, по заходе
солнца, с изнемогшей от горя и усталости Марусей приключился вдруг сильный озноб; этот озноб свалил ее в постель. За ознобом последовали сильный
жар и боль в боку. Всю ночь она пробредила и простонала...
Солнце только что своротило с полудня и льет с безоблачного неба на землю обильные потоки ослепительного блеска и нестерпимого, жгучего
жара.
Небо — синее и горячее,
солнце жжет; тенистый сад на горе, словно изнемогши от
жары, неподвижно дремлет.
Высокое
солнце лило на землю нетерпеливый
жар, но остывшее море перехватывало его и пускало в воздух острый холодок.